Рецензии и статьи

«ТАИНСТВЕННЫЙ ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНИЯ»

Со стихами Марины Гершенович я встретился и познакомился совсем недавно – и, можно сказать, по счастливой случайности; остаётся лишь сожалеть, что это не произошло раньше. Прочитав и перечитав подборку её стихов, я испытал даже не дуновение, а властный порыв исходящего от них поэтического волшебства, которое не поддаётся ни пониманию, ни истолкованию; да это и ни к чему. Публичный разбор стихов учёными, расщепление их основы и ядра представляется мне сомнительным занятием; поэзия воспринимается и оценивается каждым человеком по-своему, в тишине души, и в этом прелесть искусства. Стихи Марины Гершенович близки мне своей мягкой мощью, которой они наполнены до последней точки, своим особым философским видением нашего дикого, но такого милого мира. Вдобавок к этому, она свободно и безупречно владеет поэтической техникой, и это придаёт её стихам стройность и устойчивость. Она существует, мне кажется, в своей уникальной поэтической капсуле, где Время не подвластно часовой стрелке, а поле зрения составлено из образов, доступных лишь стихотворцу. Её вдохновение исходит из таинственного источника, который, может быть, и есть Бог.» 

Давид Маркиш

Само название «В поисках ангела» говорит о главном: Марина Гершенович, как мне видится, находится в беспрерывном поиске Ангела-Хранителя, помощи в трудную минуту… Тематика книги ее стихов разнообразна. Она тесно связана с ее собственной судьбой, озвучивает внутренние потребности, использует библейские мотивы, исповедует свою веру, характеризует отношения с родными (особенно с отцом) и друзьями, рассказывает впечатляющие истории о русских людях. Некоторые стихи посвящены прощанию с родиной, новому началу жизни в чужой/незнакомой Германии.

Марина Гершенович пишет естественные и прекрасные, живописные, иной раз музыкально звучащие стихи, не боится рифмовать. Ее лирика  представлена широко, экспансивно, многогранно. Речь звучит чисто, без манерности или кокетства; метафоры внятные, не надуманные. Ее простая в своей прямоте поэзия также черпает силу из диалекта или архаичных слов.

Эрих Арндт

«В ПОИСКАХ АНГЕЛА» Марина Гарбер, Нью-Йорк, США

Стихотворная книга Марины Гершенович, урожденной сибирячки ныне проживающей в Германии, называется «В поисках ангела». Согласно Священным Писаниям, ангел – это вестник Бога, бестелесный «блаженный дух», защитник праведных, наделенный не только разумом и сверхсилой, но и волей. Известно, что и среди ангелов существует своя иеархия, но все они – от Херувимов и Серафимов до Архангелов и Ангелов-Хранителей – непременно крылаты… Неслучайно центральные образы Гершенович нередко прозрачны и легки, а зачастую и «крылаты», ведь полет и парение и есть достижение состояния невесомости, некогда приравненного А.Тарковским к состоянию любви. Вот, как пишет о всеобъемлющей – до саморастворения – любви Гершенович:

Любовь есть немота и многословность,
но лучше назови ее: Духовность;
минуя время, статуи, надгробья,
храни Ее и не ищи подобья
в себе, в тебе подобных, но, любя,
запомни всех. И позабудь себя.

Слияние с природой, ощущение взаимосвязи всего живущего – эти настроения являются стержневыми в целомудренной и одухотворенной поэзии Гершенович. Проследим за кольцевым движением, ведущим к плавному замыканию круга этого – почти буколического – мира:

…и тихо земля отходила ко сну,
все ангелы вслушивались в тишину.
И птицы прислушивались к наклону
расправленных крыльев, и крылья – к ветрам.
Деревья прислушивались к небосклону,
к деревьям – холмы
и каменья – к холмам.

Дремота и, одновременно, напряжение слуха, обострение чувств… У Гершенович сны – настоящие и наяву, а так же немота и слепота, и, главное, тишина превалируют над голосами и щебетом, даже над песней, и, тем более, над суетным шумом; и примеров тому – множество: «Сон предвещает, если верить снам, / надежду встретить тех, кто дорог нам»; «Молчат ветра, молчит звезда ночная. / И нем мой край. И нем мой плач о нем»; «…когда неведенье ведет, а слепота спасает»; «…глазами урожденного кочевника / гляжу из наступившей тишины…»; «Но что-то хрупкое в тиши / шуршит, как сложенные крылья…»; «В такой на редкость страшной тишине / я вслушиваюсь, не перебивая, / в слова, когда-то сказанные мне»… Здесь невольно вспоминается брюсовский «Ангел благого молчания», ведь из тишины, как из благодатной почвы, прорастает осознание – себя и мира; на ее прозрачную ткань кладут наметки для будущей формы – мыслей, чувств, воспоминаний; в ней – сквозь нее – становится явней и отчетливей всё сущее и непреходящее, и ощутимее – словно дуновение ветерка – присутствие доброго Ангела-Хранителя… И, наконец, в тишине созревает поэзия; Психея и Муза – вот, в конечном счете, неназванные «героини» этих стихотворений – светлые, мудрые, окрыленные… Музыка, настроения, тени, намеки, отзвуки, шепот становятся неосязаемым, но ощутимым «материалом» лирики Гершенович. Небо и ночь, ветер и дождь; птицы (ласточки, голуби, зяблики) и насекомые (у поэта: слово-шмель, слово-овод; и: «Я вроде насекомого, я что-то, / заверченное, как в янтарь, в Сибирь»); деревья и цветы (одуванчики и люцерна, похожие на нимб над холмом) – вот, что переносит из «стихий» в стихотворения поэтесса, ведь:

А радость, видимо, в одном:
над грешной вотчиной, над веком
быть птицей, яблоком, зерном,
чтобы остаться человеком.

Читая стихи Гершенович, приходишь к мысли, что поиск ангела на земле это, прежде всего, поиск Человека, то есть поиск ангельской сущности («…посланник, отраженный в Человеке»), того «зернышка» добра, которое изначально заложено в каждом из нас. «Мне нужно видеть Бога в человеке. / За это, как умею, помолюсь. / Я так хочу. И я смежаю веки / и открывать глаза не тороплюсь», – пишет Гершенович. Этот поиск будет продолжаться, покуда, словами поэтессы, «не заплачет иудей, / во мне распятый, и не вознесется». Ангелы же, равно как и демоны, встречаются на земле и в человечьем обличье – пусть не в каждом и далеко не всегда, но способность видеть – благодарным оком – добро не менее важно, чем способность его творить. Как не вспомнить здесь трогательное стихотворение И.Бунина «К матери», заканчивающееся детской – и потому верной – догадкой, выраженной в сыновнем видении крыльев за спиной у матери: «Я помню ночь, тепло кроватки, / Лампадку в сумраке угла / И тени от цепей лампадки. / Не ты ли ангелом была?». У Гершенович есть прекрасное стихотворение на тему материнства, в котором поэт возвращает нас к буквальному смыслу столь расхожего теперь выражения alma mater (лат. – кормящая мать):

Я спешу, между нами дома и зима,
между нами – свидание в доме.
Я спешу, я бегу, я сбегаю с ума,
и на шее моей – две ладони.

Я рукой помашу, оглянувшись назад:
– Засыпай, засыпай, месяц светится!
Ухожу в гололед, ухожу в снегопад,
засыпай, завтра вечером встретимся.

Кто же там, за моею спиною поет
о царевне, о храбром солдате?
За моею спиной бьется сердце мое,
и мой поезд летит и веревочку вьет
и выстукивает: «alma mater»…

Как известно, ангелы являются одной из форм проявления небесной силы на земле. В каком-то смысле в определенный момент и сам поэт уподобляется ангелу. Труба и колокол Божьего посланника в стихах Гершенович превращаются то в простую дудочку, то в тихую флейту поэта:

Была зима и страшные дела,
и ангел бил во все колокола …
Кончался век. Но тихо пела флейта.
И для нее одной душа жила.

В заключительных строках стихотворения «Думаешь ли когда также о беспечальном?..» Гершенович, словно резюмируя ставшее «программным» стихотворение И.Бродского «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…», подчеркивает и усиливает его отрицательный императив: «Не повторяй: куда? И не ищи ответа. / Не уходи туда, где ни тепла, ни света»… Однако в дихотомиях Гершенович (небесное/земное, идеальное/материальное, светлое/темное, внутреннее/внешнее, доброе/злое и т.п.) чаще всё-таки перевешивает первая составная, как, например, в этой строфе:

Блажен, кто осознал свое сиротство,
кто таинством сосуда дорожит.
Рассудок прав. Но право первородства,
Душа моя, Тебе принадлежит.

И пусть «весть» поэта не всега «благая», в ней неизменно проступает желание добра, его извечное стремление к свету, ибо:

И если сам ты где-то есть, в страстях ли, во злобе,
твой ангел сверзнется с небес и вспомнит о тебе.
Он выйдет в ночь, он встанет здесь, приложится к трубе
и протрубит благую весть, прислушавшись к себе.

Марина Гарбер, Нью-Йорк, США

«ПОИСК АНГЕЛА» Элеонора Анцис, Филадельфия, США 2008

«Пророческие» мотивы поэзии Марины Гершенович

Мой ангел чертит на песке
вполне осмысленные знаки…
Марина Гершенович, «B Поисках Ангела»

Всё на свете написано одной и той же Pукой…
Пауло Коэльо, «Алхимик»

Нет, не оставить мне этот город, не поранив дух…
Калил Джебран, «Пророк»

Марина Гершенович – человек удивительно красивый; она относится к тем редким людям, к которым «присыхаешь» душой уже после первого краткого знакомства. Стихи Марины настолько настоящие, настолько искренние, настолько пронзительные и при этом бесконечно духовные, что хочется плакать чистыми слезами радости, что перед тобой поэт, отмеченный перстом Божьим… Такие стихи не пишутся – они рождаются. Их нельзя сочинить, так как они не создаются умом. Они приходят из запредельного, как дар. Эти стихи рождаются, как звёзды, как распускаются цветы, как появляется ребёнок…

Стихи Марины интравертны; это всегда поиск сокровища изнутри, её внутреннее путешествие. Ибо поэт есть вечный исследователь своего собственного «паломничества в страну Востока» (даже если географически, вовне он движется на Запад), ибо именно Восток всегда грезил золотыми грёзами самореализации. Это путешествие вечно: его не обрывает даже смерть…

Над древним храмом голуби кружили,

и мне казалось, мы всегда здесь жили,

родившись в этом месте безымянном,

мы были чем-то вечным, постоянным,

то исчезая, то являясь снова,

мы были частью музыки и слова,

как две души, свободные от боли,

не знающие смерти и неволи

Обыденные слова не способны выразить глубочайшее переживание; для этого приходит поэт и, как говорил Калил Джебран устами своего Пророка, «даёт слова вашему молчанию» через символы и метафоры. Ибо задача поэта – возвысить человеческий язык и человеческое сознание. Поэт должен донести через слова истину огромного значения; истину, которую он черпает из глубокого хранилища духовной жизни. Поэт видит только проблески истины, но даже эти проблески приоткрывают завесу над сущим.

Так «Апокриф» уже написан поэтом на «Всеобщем языке», который приближает его к пониманию Души мира:

…и тихо земля отходила ко сну,

все ангелы вслушивались в тишину.

И птицы прислушивались к наклону

расправленных крыльев, и крылья – к ветрам.

Деревья прислушивались к небосклону,

к деревьям – холмы,

и каменья – к холмам

Здесь просматривается близкая ассоциация с «Алхимиком» Пауло Коэльо: «Ты близок к постижению Всеобщего языка. А в этом краю всё исполнено смысла. Любая вещь на поверхности земли способна рассказать историю всей земли. Открой на любой странице книгу, погляди на руки человека, проследи полёт птицы в небе – непременно отыщешь связь с тем, чем живешь в эту минуту. И дело тут не столько в самих вещах, сколько в том, что люди, глядя на них, открывают для себя способ проникнуть в Душу Мира». Проникая в Душу Мира, поэт становится мостом, который соединяет обычное сознание с высшим, космическим сверхсознанием.

…час пробил.

И всякая чаша земная качнулась…

Качнулись деревья, качнулись сердца

всех сущих…

***

…но в каждой душе, как в невидимой нише,

сиял отпечаток следа…

Радость исследования стихов Марины Гершенович заключается не только в том, что своими поэтическими образами она «возносит» читателя к вершинам воображения, а значимостью и высотой поставленной ею «сверхзадачи».

Мне нужно видеть Бога в человеке.

За это, как умею, помолюсь.

Тема поиска «ангельской сущности» в человеке проходит через многие стихи Марины. Но её ангел живёт не на небесах; он выступает как сподвижник, как конкретное действующее лицо, обладающий (вследствие его ангельского сана) неким тайным знанием, которым он хочет поделиться с человеком.

Мой ангел чертит на песке

вполне осмысленные знаки…

Или возвестить о приближающейся опасности:

Была зима, и страшные дела,

и ангел бил во все колокола…

Или осмыслить ситуацию:

…и тихо земля отходила ко сну,

все ангелы вслушивались в тишину…

Поэт признаётся, что его «сердце разбито» от осознания, что «люди не братья», а человек задыхается в тисках неподьёмного быта («так бьётся синева о камень быта»), что он живёт в расщеплённом мире («раздробленность лица и бытия»; «мне до скончанья дней моих глядеть | вот так — в упор, она мне прорицала — | глядеть в осколки битого зерцала»); что человек, по сути, отдан на заклание судьбе («всяк на заклание — вечный и вещный»); что у него от отчаяния «пред небесами душа распинается».

Но поэт не перестаёт взывать к «твердолобой рати», над которой, вследствие её «слепоты» и ограниченности, «проклятье довлеет, и злоба разоружает…»; кто «сам себя не слышит, | кто не знает голоса живого | ни внутри, ни вне себя…»

Сама того не зная, эта «твердолобая рать» дала поэту толчок, желание найти такое место, где злоба и гнев побеждены и превратились в сострадание, где люди не просто «произрастают», а живут более глубокой жизнью:

Я отыскать бы хотела

местность, где сердце оттает…

Но, будучи человеком любви и сознания, поэт испытывает сострадание к тем, кто продолжает жить «во тьме». В своем программном стихотворении «В поисках ангела» Марина пишет:

Пусть равнодушное солнце шафраново

над каменистою почвой и пашней

светит и слабому…

Стихам Марины очень близко мироощущение «Пророка» Калила Джебрана, который в течение многих лет пытался достучаться в сердца жителей мифического города Орфалесе: «Нет, не оставить мне этот город, не поранив дух. Не одежду сбрасываю я сегодня, а собственными руками сдираю с себя кожу». Марина говорит о подобном:

Нет такой улочки, где бы

не пролились мои слёзы…

***

Нету под кожей

для сердца обители…

Странствуя по жизни («и принимая нас за местных прозелитов и нищих беглецов… » ), поэт постигает искусство одиночества, которым он платит за «право на слово» и за право отстаивать свою духовность, тот «Свет Незримый», о котором Марина пишет в стихотворении «Зeркало»:

И оттого страдаешь,

что Свет Незримый – в нас, но – выше нас.

И не поднять к нему ответных глаз.

***

Сердце разбито и

мне вместо крова

служит добытое

право на слово…

В этих странствиях поэту необходимо поделиться, хотя бы мысленно, с близким человеком, человеком понимания. Так возник стихотворный цикл «Из писем к Марии». В этих «письмах» есть такие проникновенные строки:

Милая моя, когда бы рядом

ты была со мной, моя Мария,

думаю, что обменявшись взглядом,

мы б друг другу многое сказали…

***

Милая, мне всё равно не выжить

в пустоте. Я сотрясаю воздух,

жгу себя, но сколько ещё выжечь

нужно, чтобы заново родиться?

У Марины огромное почтение к женщине, потому что она является Матерью всего и потому что она ближе всего к истокам жизни. Образ Марии – это собирательный женский образ: так Мария из «писем» — её подруга; Мария из «Апокрифа» снова даст рождение посланнику Бога… «Ещё мгновение, минута покоя на ветру, и другая женщина родит меня», — говорит Пророк Калила Джебрана. У Марины в «Радости» присутствует подобная мысль:

Нет мне иного пути, только – быть

и ничего не иметь, кроме данности.

Нет у природы оглядки назад –

в смутный провал мироздания, разве я

спорю о том? И пройдя через ад,

жажду и жду, утоли мои странствия.

Стихи Марины Гершенович привносят в мир внутреннюю красоту и внутреннее благородство. Поэт стремится отдать больше, чем вы можете вместить, больше чем вы можете понять… Сокровище, которое он раздает, так безбрежно, так значительно, что читатель исчезает в нем…

Упавшее со скошенною рожью

зерно, с надеждою на искру Божью.

Частица праха, тайная примета,

сверкнувшая, что пыль в потоке света…

Поэзия Марины Гершенович свидетельстует о необходимости духовной трансформации, которая является единственной возможностью реализовать свой общечеловеческий потенциал. Каждый человек – это индивидуальность, и хотя мы живём с другими, каждый — одинок, ибо духовный поиск является внутренним: «Духовное паломничество – это полёт от одинокого к одинокому»*.

Поэт всеми силами пытается разрушить «толпу внутри нас» и сделать каждого индивидуальностью – «вершиной самому себе». Мы можем общаться с другими вершинами, но наша одинокость остаётся чистой и девственной… Поэзия приводит нас на эту девственную территорию, где мы должны встретиться со своей уникальнейшей ангельской сущностью, то есть истинной человеческой сущностью: «Я охотился за вашей большей сущностью, что странствует в небесах»*. Если поэту удалось подвигнуть нас на эту встречу, его задача завершена… Но это не конец. Поэт и Пророк хотят, чтобы их помнили как «начало». Начало следующего путешествия к новой вершине. И тогда «мы снова соберёмся вместе и вместе протянем руки к дающему»*. Поэт создает вокруг себя храм сознания; он притягивает к себе тех, кто не утратил благоговения перед жизнью; тех, кто ещё в состоянии сбросить оковы обусловленности и жить жизнью дозволения.

Будь чем угодно, и покуда слышишь

шум ветра, видишь мир и небом дышишь,

ты повторяй отныне впредь и днесь:

«Появится и воцарится здесь,

где жизнь досталась мне, посланник некий –

посланник, отражённый в Человеке…»

_________________________
* Калил Джебран, «Пророк»

Элеонора Анцис, Филадельфия, США, ноябрь 2008

МАРИНУ ГЕРШЕНОВИЧ ЧЕСТВОВАЛИ В АЛЕКСАНДРИИ

16 ноября в конференц-зале Александрийской библиотеки состоялась торжественная церемония: российская соотечественница, проживающая в Германии, поэтесса Марина Гершенович передала в дар Александрийской библиотеке сборники своих стихов «В поисках ангела» и «Книга на четверых». Мероприятие было подготовлено Российским центром науки и культуры (РЦНК) в г. Александрии совместно с Ассоциацией развития культурных и научных связей с бывшими советскими республиками во главе с проф. Али Фахми абдель-Салямом.
В торжественной атмосфере, на фоне российского и египетского флагов, после приветственной речи директора департамента по международным связям Александрийской библиотеки Шерифа Рияда и речи директора РЦНК в г. Александрии А.Р. Арзуманяна о российско-египетском культурном сотрудничестве российская поэтесса передала в дар библиотеке свои бесценные сборники стихов.
Вечером того же дня в Золотом зале Российского центра науки и культуры состоялся творческий вечер Марины Иосифовны. Многочисленные гости, пришедшие на литературный вечер, стали свидетелями незабываемого поэтического концерта. Марина Гершенович прочитала свои стихи, которые никого не оставили равнодушным, будь то представители клуба соотечественниц «Александрия» или египетские студенты, изучающие русский язык. Поэтессу долго не отпускала благодарная публика, полюбившая ее поэзию – глубокую и философски трагичную, оказавшуюся созвучной с ее восприятием мира.
В момент трогательного прощания с вновь обретенными александрийскими почитателями своего таланта Марина Гершенович пообещала в следующем году еще раз посетить Александрию и «Русский дом» уже со своими новыми произведениями.

Редакция благодарит РЦНК в г. Александрии за предоставленные фотографии.

Андрей ИВАНОВ, Александрия 10 декабря 2006

Дорогая редакция, позвольте и мне поскорее вступиться за поэзию, следуя примеру Н.Петровой из Москвы. Из ее статьи «Как дипломаты за русскую поэзию вступились» («РМ» №4555) ненавязчиво следует, что другие поэты были лучшими на турнире в Лондоне в прошлом году, чем его официальная победительница из Дюссельдорфа Марина Гершенович. К сожалению, в статье Н.Петровой содержатся передержки, на которые поневоле обращаешь внимание. По ее мнению, за Гершенович проголосовало 38 присутствовавших в зале, а за Ю.Юрченко гораздо больше. Однако решение жюри было иным, и золотая корона турнира была присуждена поэтессе. Если не ошибаюсь, условия конкурса как раз и предоставляют жюри право решить самому, невзирая на мнение публики, что и произошло в данном случае.
Мне не пришлось побывать на турнире в Лондоне, но я мог сравнивать напечатанные тексты королевы турнира Гершенович и занявшего лишь второе место Юрченко. Бывает, что личное обаяние и воля поэта магнетизируют публику, что и произошло, по-видимому, в Лондоне, где Юрченко завоевал зрительские симпатии. Однако всякий мало-мальски объективный читатель с воспитанным вкусом легко увидит, насколько велика дистанция между поэзией Гершенович и не лишенными интереса произведениями Юрченко. И тут нельзя не согласиться с мнением жюри, несмотря на то, что среди его членов некоторые наверняка уступили бы Юрченко в свободном поэтическом состязании. Так уж сложилось в наше время, что судьями становятся скорее социально преуспевшие лица, чем достигшие особых высот в искусстве.
Тем не менее решение жюри мне кажется справедливым. У Марины Гершенович есть то, что Мандельштам назвал в «Четвертой прозе» «работой с голоса». И это в то время, когда многие просто пишут, и пишут много и хорошо. Петрова намекает, что для своих собственных писаний организатор лондонского турнира Олег Борушко пользовался сочинениями Юрченко в качестве образца, причем настолько внимательно, что некоторые произведения Борушко напоминают произведения Юрченко. Лично я не понимаю, почему это может стать предметом полемики. Главное, чтобы побеждало искусство.
А у него есть препоны чисто материальные: найти зал, собрать публику, обеспечить почтовые расходы, оплатить проезд членов жюри и тем более их проживание согласно европейским стандартам. Разумеется, теперь у частных лиц есть средства, и некоторые их вкладывают даже в литературу, не только в футбол, хотя на скорую отдачу рассчитывать нельзя. Будем же снисходительны к тому, что не всегда всё проходит гладко. Главное – копится опыт таких капиталовложений, от которых что-нибудь и перепадает русскоязычным авторам во всем мире.

Николай Боков, Париж
«РУССКАЯ МЫСЛЬ «, июнь 2005

Марина Гершенович заняла первое место в международном поэтическом конкурсе в 2004 году (Лондон).

После каждого Турнира председателя жюри осаждают вопросами: чем мотивировано решение? Публика проголосовала за этого поэта, а жюри за другого – отчего?

На Турнире поэтов 2004 года я голосовал за Марину Гершенович. Вот моя точка зрения. Если оставить в стороне лирику философскую, вся оставшаяся делится для меня на лирику «условную» и лирику «прямую».

Когда говорят: «поэзия», я прежде всего слышу: «лирика». Ритмические кульбиты, усложненная метафорика, перебивки дыхания, филологические находки, эстрадные приемы меня не прельщают. Родовой признак «лирики условной»: простое чувство драпируется в культурологический контекст. Творческий импульс растворяется в намеках, облекается в полузнакомые условности — читатель на них бодро и быстро реагирует. Как на обмен приветствиями: «Привет, как дела?» — «Отлично!»

Поэтов, сочиняющих «условную» лирику – подавляющее большинство.

Цветистая банальность «условной» лирики — явление столь же распространенное, как легкий насморк, и так же плохо излечима. Она, к тому же, трудно диагностируется в поэтической массе: требуется взгляд слишком пристальный.

«Прямую» лирику писать значительно труднее, и встречается она много реже. Такое письмо требует большого творческого усилия: душевной смелости для безоглядного самоанализа и точного фокуса при взгляде внутрь себя. Такое письмо словно бы повелевает не очень любить себя, любимого. А это не многим удается.

«Прямая» лирика редко бывает внешне красивой, оттого меньше нравится неискушенной публике. Поэту, пишущему «прямую лирику», живется труднее, и рукоплещут ему реже. Его поэзия как бы граничит с банальностью – поэт ведь говорит очень просто. При этом всегда понимает: куда как легче сказать сложно, намеками и обиняками (чему мы все в юности отдаем неизбежную дань – дань легковесности). Но автор сознательно не идет на поводу. Вектор его усилий направлен в другую сторону: расслышать и отличить высокую простоту от простой тривиальности – в том, что видит и пишет. Грань тонка, неискушенным слухом в стихах — трудноуловима. Зато она сразу переводит творчество такого поэта в совсем иной поэтический разряд, а автора – в ту весовую категорию, которую рефери не в состоянии игнорировать.

Почитайте Марину Гершенович.

Председатель жюри конкурса Олег Борушко, 2004, Лондон

ДУША НЕ ПРИЗНАЕТ ГРАНИЦ

В прошлую пятницу в Новосибирском государственном техническом университете состоялся поэтический концерт Марины Гершенович. Так уж случилось, что Марина больше известна за пределами Новосибирска: Москва, Санкт-Петербург, Прибалтика, Германия. Две ее песни вошли в репертуар певицы Валентины Пономаревой. Стихи Марины Гершенович публиковались в питерском женском литературно-художественном журнале «Сестры», в газете Елены Камбуровой «Шарманщик «, журнале «Дарование» и так далее. В свое время Марина стала лауреатом Грушинского фестиваля. А в 1995 году у Гершенович при содействии актрисы театра «Глобус» Людмилы Трошиной вышел первый и пока единственный поэтический сборник «Разговоры на распутье».

Ее поэзия — глубокая и философски трагичная — оказалась созвучной с моим восприятием мира. Вот уже три года Марина Гершенович вместе с мужем и сыном живет в Германии. Что это, вынужденная эмиграция или новый поиск своего «я»?

— Марина, почему ты уехала из России?

— Мне просто представилась возможность, которую я решила не упускать. Наверное, я была к этому внутренне готова. В принципе, я ничего не теряла. У меня не было широкого читателя здесь, у меня нет его в Германии. Но именно в Германии у меня появился выход в Интернет. Мои хорошие знакомые Рита и Рома Кабаковы, люди, которые по наклонности своей души занимаются популяризацией творческих людей, оформили мой сайт. На этой страничке www.golos.de появляются мои стихи и переводы.

— Долго пришлось перестраиваться под прагматичность Запада?

— Все получилось как-то само собой. Там понимаешь, что в зачет идет только действие, а не эмоции и рассуждения. Если хочешь, чтобы что-то получилось, надо действовать.

— Благодаря этому ты нашла работу?

— Да. Я позвонила по объявлению, находясь за 800 километров от предполагаемой работы. Я не стала долго рассуждать и раздумывать. И получила место без рекомендаций, не зная в совершенстве немецкий язык. Во время рабочего дня у меня есть время на изучение языка, общение с коллегами и клиентами и, самое главное — на творчество. Я думаю, что ни в какой другой немецкой фирме не будут оплачивать творческую работу так, как оплачивают мне — перевожу украдкой, чтобы начальство не заметило…

— И все же одиночество. . .

— Знаешь, когда я поняла, что ни в коем случае не нужно идти со своими произведениями к коллегам по цеху, моя проблема творческого одиночества была решена раз и навсегда. Я уверена, что поэт должен идти к художникам, художник к музыкантам, музыкант к кинематографистам. Это будет замечательно.

— Оказавшись в Германии, не чувствуешь ли себя оторванной от родных корней, от среды, которая питала твое творчество?

— Если говорить об импульсах, которые побуждают писать, я чувствовала, что мой поиск контакта с миром, мои сомнения и тревоги завели меня в такие глубины, которые мне стали мешать жить. У меня в последнее время стали появляться очень тяжелые, как бывают тяжелыми сны, стихи. Я хотела сменить свое видение, ракурс зрения. Это очень важно. Я ехала в Германию как наблюдатель. И стихи у меня в последнее время как у наблюдателя. Кстати, одно из последних моих стихотворений «Амстердам» о полюбившемся мне городе — именно такого плана. Проще ли стали мои стихи, другими ли, меня это не волнует. Главное, что сам импульс, побуждающий писать стихи, стал другим. Я не ухожу в психологическое пике и не решаю вопросы, которые все равно не смогу решить. Меня это не мучает теперь, на какое-то время ушло…

— В Германии ты по-другому чувствуешь?

— Не знаю. Может быть, картина, которая перед глазами, изменилась? Это как человек, который шел вперед с юга на север и резко повернул назад. А еще не надо упускать из виду другой язык. Вокруг совершенно другая звукопись, другая фонема. Ты находишься в состоянии ребенка, который постоянно чему-то учится.

— Немецкая поэзия намного отличается от нашей?

— Немецкая поэзия менее эмоциональна, в ней не так много иронии, жесткость звучания развивает иную мелодику, отличную от славянской звукописи речи, подчас иные ритмы… Сейчас я работаю над переводом стихов немецкой поэтессы Маши Калеко. Она родилась в 1907 году. Сегодня Машу Калеко читают и любят в Германии. Она отразила эпоху 20 — 30 х годов так, как редко у кого встретишь. Стихи Маши Калеко — о том, что ее волновало, беспокоило, это стихи человека, в коем сочетается славянская культура, еврейская национальность и традиции немецкой лирической поэзии. Книжка почти готова, Таня Миллер (замечательная художница из Берлина) обещала подготовить иллюстрации. Я бы хотела издать книжку небольшим тиражом для русского читателя.

— Ты никогда не думала заниматься поэзией профессионально?

— Я только в Германии поняла, что поэзия может стать настоящей работой, способной прокормить, если иметь хорошего литературного агента. Почему-то в Сибири мне это даже в голову не приходило.

— Может, западный образ жизни натолкнул на эту мысль?

— Наверное. Германия учит меня рационализму. Вероятно, это качество есть в каждом человеке, даже в самом безумном и непрактичном. В России оно было не востребовано. Требовалась, скорее, некая иррациональность мышления, чтобы как-то существовать…

— А не скучно жить в прагматичной и педантичной Германии? Русская душа не требует простора?

— В Германии тоже есть, где развернуться русской душе: кто-то селится в русском квартале, кто-то покупает дом… Смотря что понимать под этим «развернуться»…

— А новые песни ты поешь?

— Нет. Сегодня я только читаю стихи. Когда ты пишешь песни, ты зависишь от рамок мелодики, от голосовых данных… А мне нужна большая свобода ритма. Лучшие песни на мои стихи написаны Леной Фроловой. И это не только мое мнение. У Лены очень бережное отношение к стиху. Она трепетно и профессионально относится к чужому слову. Начала работать с моими стихами Людмила Барон, моя нынешняя землячка. В Германии очень много клубов авторской песни: в Дюссельдорфе, Вуппертале, Ганновере, Мюнхене, Берлине и так далее. Там проходят фестивали авторской песни, где и я читаю свои стихи. Фестивали в Германии отличаются лояльностью вкуса, высокий культурный уровень, отбор песен тщательный. Ведь там собираются люди, не просто любящие поэзию, а имеющие хорошее образование, знающие классику. В Германии выступали Татьяна и Сергей Никитины, Елена Фролова, Виктор Луферов, Анатолий Киреев, Михаил Басин, Михаил Щербаков, Лена Казанцева, Татьяна Алешина, Яна Симон, А.Дулов, А.Городницкий, Н.Якимов с А.Бруновым, А. Тальковский и многие другие. Но организаторы (Олег Хожанов, Юрий Томилин, семья Вишневских) приглашают в Германию и людей с менее известными именами.

— Да уж, тут не до ностальгии…

— Почти все люди испытывают чувство тоски по географическим просторам или любимым людям, где бы они ни жили. Конечно, и я скучаю по тем немногим людям, которых я оставила здесь, по новосибирскому джазу, коим руководит Б. Балахнин… Но это не мешает мне жить, не мешает моему творчеству, я всю свою жизнь по кому-нибудь или чему-нибудь тосковала. А самое главное, надо понять, что отъезд не панацея, он не снимет всех проблем. Прежде чем решиться на отъезд из страны, надо хорошо подумать и что-то решить внутри себя… А вдруг вы — тот самый человек, которому противопоказано жить в чужой стране?…

Жанна Костина
«ЧЕСТНОЕ СЛОВО», 2001,
Академгородок, Новосибирск

Имя и стихи Марины Гершенович, сибирячки, проживающей ныне в Германии, стали появляться на страницах русской прессы после того, как она выиграла поэтический конкурс «Пушкин в Британии» . Собственно, даже не конкурс это был, а поэтический турнир, как его назвали организаторы. Да и не победителем его была признана Марина, а, как и принято было во времена турниров, ее объявили королевой этого самого поэтического ристалища. Газеты это событие подавали красиво. «У нас в гостях королева Пушкинского турнира». Но вот прошло полтора года. Суета и пена, связанные с красивым ярлычком — «королева» — осела. У меня в руках сборник стихов Марины Гершенович «В поисках ангела». В который раз перечитываю его и понимаю, что ни в каких коронах и званиях Марина не нуждается. И звание у нее гораздо выше, чем звание победителя очередного конкурса. Марина – ПОЭТ, и никакие определения типа уникальный или талантливый к этому понятию уже не приложимы. Поэт не может быть неуникальным или неталантливым. Стихотворец может, поэт — нет. Признаюсь, давно не встречал я в современной поэзии такой чистый, без малейшей примеси манерности или ерничества русский язык.

..и тихо земля отходила ко сну.

Все ангелы вслушивались в тишину,

и птицы прислушивались к наклону

расправленных крыльев, и крылья — к ветрам,

деревья прислушивались к небосклону,

к деревьям — холмы

и каменья — к холмам.

«От Духа…» едва долетело до слуха

Марии, и вторила Дева: «От Духа…»

(«Апокриф»)

Никаких поисков в области формы, необычной ритмики , игр в словообразование в ее стихах нет. Ей это просто не нужно. Мысль и форма настолько органичны, что любые даже самые совершенные, но искусственные, построения способны только разрушить эту органику. Это та великая простота, которая не дается никакими усилиями или работоспособностью. Сколько раз я читал у других, да и сам писал с уважительностью о ком-то слова «сложная поэзия». Но сложность далеко не всегда соседствует с глубиной. А ведь есть там, в разреженных слоях атмосферы русской словесности, та простая поэзия, к которой ничего нельзя добавить. Простота совершенства — это и есть главное отличие поэзии Марины Гершенович. Совсем недавно Марина в соавторстве с Витой Барштейн перевела на русский язык нашумевшую и с успехом экранизированную книгу Эрики Фишер “Эме и Ягуар”. Марине там принадлежат блестящие переводы немецкой поэтессы Маши Калеко. Похоже, звезда Марины как мастера поэтического перевода только восходит. Но об этом у нас еще будет возможность поговорить.

Борис Косолапов
«НОВОЕ РУССКОЕ СЛОВО», Нью-Йорк, 3-4 сентября 2005

Имя поэта Марины Гершенович наверняка знакомо многим читающим по-русски любителям поэзии и авторской песни. Прошёл год со времени первых американских гастролей Марины, тогда только что «коронованной» — получившей приз и звание Королевы международного Пушкинского поэтического турнира в Великобритании. Нынешней осенью ожидается новый гастрольный тур Марины Гершенович по восточному побережью США. С собой она везёт новые стихи, переводы с немецкого и английского, а также только что вышедшую в свет «Книгу на четверых». Тем, кому не довелось побывать на Марининых вечерах в прошлом году, кто не читал её стихов и не слышал написанных на эти стихи песен, словом, тем, для кого это имя ново, предлагаем выдержки из её автобиографии к «Книге на четверых» и небольшое интервью.

Родилась в Новосибирске. Детство пришлось на шестидесятые, зрелость — на распад бывшего нерушимого. Политических пристрастий не имела и не имеет. По социальной ориентации скорее одинокий снайпер, нежели рядовой член активной поэтической группы. Любила и любит путешествовать и менять профессии. Родила сына и вырастила его. Работала где придется, по необходимости — то за крышу над головой, то за кусок хлеба. В середине 1980-х была зачислена добрым военкомом в отряд работников для отправки в Афганистан, но остановлена городскими властями за то, что никогда не состояла в ВЛКСМ. Стихи начала писать в раннем возрасте, а записывать их — в более позднем. Посадила два дерева: рябину в Новосибирске и пинию под Берлином. Написала около пятидесяти песен, была отмечена высокой наградой и грамотой на фестивале имени Валерия Грушина (1987 год), после чего увлечение гитарой прошло. Принимала участие в сборниках: «Весь» (Рига, 1992), «Сестры» (Санкт-Петербург, 1993) и в проекте Международного Музыкально-поэтического фестиваля (Remscheid, 1993). В 1995 году вышла первая книжка стихов «Разговоры на распутье», а в 2002 году при поддержке издательства «Вита Нова» (Санкт-Петербург) — вторая, под названием «В поисках ангела». Автор проекта «Книга на четверых». В августе 1998 года уехала с семьей в Германию, с 2000-го живет в Дюссельдорфе. Переводит немецкую и английскую поэзию, пишет стихи и по-прежнему работает где придется.

Ну, с деревом и сыном, как следует из Вашей автобиографии, всё понятно. А как обстоят дела с домом?

Помните строку из Марины Цветаевой: «Дом в сердце моем — словесность»? Это очень точно… А что касается земного жилища, то мне бы хотелось иметь несколько домов, чтобы появляться в них в разное время. Должно быть, вследствие такой хозяйственной полигамности я не владею ни одним. И вот вам строка из Маши Калеко: «Не вянет сад. Ведь у меня нет сада…»

А как складывались Ваши отношения с музыкой после того, как прошло увлечение гитарой? В США Вы планируете дать совместные выступления с Александром Алабиным, музыкантом, композитором, импровизатором. Чем это продиктовано?

Еще с конца 80-х упоминание музыкального дуэта Алабин-Швец указывало на хороший уровень вкуса бардовских кругов, в которых ребят знали и любили. География их выступлений впечатляла ещё до отъезда каждого из них в Америку. Когда у меня появилась возможность побывать в Нью-Йорке, первое, что я услышала от Николая Якимова, уважаемого мною музыканта и автора-исполнителя песен на стихи Гумилева, Бродского, Губанова и поэтов нового века, было: «Там живет Алик Алабин…»

Мы с Алабиным созвонились и решили сделать совместный вечер. Заодно и увидимся, чтобы заочное знакомство перешло в очное.

Многие поэты не любят и боятся того, чтобы их стихи пели. Скажем, главным идеологом данной позиции является Александр Кушнер. Вы, похоже, придерживаетесь другой точки зрения. Вашу поэзию поют многие, в частности, одна из наиболее популярных сегодня в России музыкантов, композиторов и исполнителей Елена Фролова, и другие. Вы не боитесь, что поющие исказят смысл и стилистику Вашей поэзии?

Доверяю я в этом вопросе совсем немногим. Запретить петь стихи нельзя. Как нельзя и навязать. Попробуйте предложить Лене Фроловой, Евгении Логвиновой или Николаю Якимову то, что им не по сердцу, неинтересно, безграмотно или бездушно… Не запоют. С другой стороны, не всем же дано чувствовать слово, не все, кто пишет музыку, одарен, тогда и случаются этакие «незаконнорожденные» — нелюбимые песни, что поэта огорчат и музыканта не порадуют.

Нужен ли поэту пиар? Я понимаю, что на поверхности лежит ответ «нет». Но давайте копнем поглубже. Вот победили Вы на лондонском международном Пушкинском поэтическом турнире. И пресса стала о Вас писать больше. Причем и та пресса, которая обычно поэзии внимания не уделяет. Ну как же –«королева турнира» — звучит. Но это же случай. Ведь поэзия никак не связана с голосами любого жюри. Поэтому и возник вопрос о раскрутке в поэзии.

Для начала я позволю себе процитировать строчки Лены Казанцевой, одновременно смешные и горькие: «Поэта не надо раскручивать, поэт, он не карусель. Поэта надо заучивать – Отсель и досель…»

В этом и заключается так называемый пиар поэта: в изустности, то есть в передаче его строк из уст в уста. Поэзию не навязывают, ее даже не предлагают. Ею одаривают того, кто готов этот подарок принять.

В победе на конкурсе (любом, кстати) заключена такая каверза: если ты был, есть и способен далее существовать в созданном тобой творческом пространстве, то завоеванный титул, стипендия или поощрительная премия лишь подкрепляет твое намерение и дальше оставаться в пределах своего внутреннего пространства.

Говоря проще, остаешься тем, кем и являешься. Если в поэтическом конкурсе победит, к примеру, булочник, он булочником, скорее всего, и останется…

Забавно, что в Лондоне нас предупредили сразу же по окончании турнира: «Дальше – сами; что вы сами для себя предпримете, то и получите в результате». Дословно не помню, но смысл именно такой. Можно было просто уехать. И продолжать писать стихи. Можно было уехать и не писать стихов. Я никого не провоцировала писать обо мне статьи после конкурса, журнал «Леди Инфо» (Лондон) попал ко мне в руки спустя год. Прочитала материал, вспомнила, что да, год назад давала интервью хозяйке журнала Елене Рогожиной. Но могло бы интервью и не случиться. Рогожина человек занятой, а я через сутки после турнира улетела обратно в Германию. И мы более никогда не встречались и не переписывались. Тоже случайность.

Так же точно – нормальным явлением в системе знаковых событий на моем горизонте всплыл Нью-Йорк. И не только Нью-Йорк…

Недавно Вы выступили в качестве сопереводчика книги «Эме и Ягуар». Книга давно известна, читаема, по ней был сделан нашумевший фильм, но к русскому читателю она пришла только сейчас. Переводы поэзии Маши Калеко и стихов двух главных героинь книги, сделанные Вами, по-моему, великолепны.

Что Вас привлекло? Необычность сюжета — любовь еврейки и нацистки в экстремальной ситуации, ведь все это происходит в фашисткой Германии?

То, что не сюжет это, а абсолютно реальная история? Или все-таки качество поэзии, которую Вы переводили, было определяющим?

Меня не столько привлек роман Фелиции Шрагенхайм и Лилли Вуст, сколько оттолкнул фильм. Он мне не понравился, и я его до конца не досмотрела. А вот живая душа, пишущая стишки в разгар коричневой эпидемии с веселостью, напоминающей беззаботную резвость слепого щенка у обрыва, — это да, это вызывает если не глубокое удивление, то искренний интерес… Книгу Эрики Фишер мне прислала Вита Барштейн, основной переводчик «Эме и Ягуар» на русский, она же и обратилась ко мне с просьбой прочесть всё внимательно и заняться переводом стихов Фелиции. И книга эта показалась мне гораздо глубже и серьезнее фильма….

Что Вы думаете о судьбе русского языка в иммиграции?

Ну, с этим вопросом одновременно и просто справиться, и сложно сформулировать ответ…

Из простого и ясного: человек, любящий свой родной язык, его не потеряет. Особенно, если он языком русским владел в полной мере, то есть пользовался им в созидательных целях. Исключение — амнезия.

А сложно ответить на этот вопрос по одной причине: реализация творческого потенциала языка зависит от политической обстановки в мире. И в отдельно взятых державах. Можно писать в стол… Но разве же это судьба? Это беда, которая принимает участие в судьбе того или иного писателя…

География Ваших выступлений позволяет Вам сравнивать разные аудитории слушателей – русские диаспоры Германии, США, Израиля, Англии, Испании. Есть ли между ними различия и какие именно?

Различия есть. Скорее количественные, чем качественные. В любом зале слушатели могут оказаться готовыми воспринимать чужое творчество или не готовыми (я говорю прежде всего о выступлении перед аудиторией человека с неустоявшимся именем).

Где ещё Вы хотели бы побывать, кому хотели бы почитать свои стихи?

После перевода «Osterninsel» («Остров Пасхи») Готфрида Бенна захотелось побывать на острове Пасхи. Каменные истуканы тем и хороши, что им нет дела до стихов, и моих в частности, но при этом они молчаливы и величественны…

Богдан Кош
«ТЕЛЕНЕДЕЛЯ», Нью-Йорк, 16-23 сентября 2005

Этот разговор состоялся осенью 2004 года. Поводом послужило первое место в поэтическом конкурсе «Пушкин в Британии», на котором Марина Гершенович получила Золотую Корону. Номинация «Лучшие поэты зарубежья» проводится в Лондоне с 2003 г. и собирает русскоязычных поэтов из Германии, Франции, США, Израиля, Ирландии, Прибалтики. Сейчас я понимаю, что это интервью не закончено, оно только еще начато, а некоторые важные темы – едва затронуты: Что такое современная русская поэзия для людей, волею судеб оказавшихся в разных странах? Как это связывает нас всех, говорящих на одном языке, разбросанных по миру? Мне очень повезло – нас с Мариной объединяет один родной город: для меня чрезвычайно интересна судьба и характер человека, который здесь, в этом городе вырос и повзрослел, и сохранил и развил свой дар, хотя это такой непростой город, с металлом, с бетоном. Интересно, что откуда в Марининой «мастерской»… Интервью, сделанное по почте, имеет свои преимущества – возможность подумать чуть больше, глянуть глубже, а то и переспросить. Но оно имеет и свои ограничения: тут энергетический обмен, подзарядка от быстрых вопросов-ответов, конечно, не такая интенсивная, какой она может быть в беседе с живым голосом, интонациями. Когда мы встретимся, — а что это случится, я не сомневаюсь, — я попрошу Марину продолжить этот только-только начатый разговор.

И.Т.: Мне кажется, что поэзия для русскоязычных людей за рубежом является некоторой объединяющей нитью – так ли это на самом деле? Таких нитей, вероятно, много, но вот про эту, близкую Вам, что Вы думаете, как это чувствуется ТАМ для Вас, для тех, кто Вас слушает?

М.Г.: Понимаете, что происходит: русскоязычных людей за рубежом объединяет та самая авторская песня, с которой все мы в большей или меньшей степени знакомы. Окуджава, Визбор, Вера Матвеева, ранний Анчаров (поздний Анчаров — это уже хорошая проза), Городницкий, Дулов, Владимир Ланцберг, Александр Галич… На песенные концерты собирается довольно много народу. На гастролеров, поющих свои песни, приходят люди. Луферов, Анпилов, Якимов, Бережков, Мирзаян, Кочетков, Вероника Долина, Елена Фролова, Татьяна Алешина, акция «Песни нашего века» — организаторы смело дают объявление о дате и времени концерта. И небольшые залы заполняются публикой. Это линия Поющей Поэзии. Если угодно, это новое поколение поэтических музыкантов. А с поэтическими вечерами не так все просто. В начале этого года из Москвы приезжал замечательный поэт-переводчик Вячеслав Куприянов (Рильке, немецкая и австрийская поэзия ХIХ — ХХ вв), кстати, наш с вами земляк, в зале — 7 слушателей. Неудача организаторов выступления? Нет интереса к переводной лирике? И то и другое возможно… Основная проблема русскоязычной общины зарубежья: пишут практически все. Все — писатели, все — поэты. Даже те, кто до отъезда из родного города пренебрегал эпистолярным жанром, редко ручку шариковую в руки брал, не жаловал литературу как школьный предмет, кто книги в дом приобретал по цвету корешков, независимо от содержания, на вес собранной макулатуры… Человека на чужой земле окружает некий сенсорно-эмоциональный вакуум, он предоставлен самому себе, плюс избыток свободного времени в случае безработицы, — вот и возникает желание заявить о себе. Планка уровня таланта падает, слово обесценивается, претензии растут прямо пропорционально бездарности написанного… Порой мигрант пытается понять самого себя, составляя некий отчет о проделанном им пути на бумаге. Но чаще этот процесс захватывает человека в чужой среде обитания от безделья. Так появляются бесконечные стихотворные поэмы, оды, рассказы местечкового значения, песни под три аккорда. Вероятно, такого рода творчество легко объединяет людей. Есть клубы и гостиные, где люди поют друг другу, читают стихи, есть несколько активных русскоязычных периодических изданий, в которых, по условию, чаще печатают тех, кто имеет отношение к общине зарубежья. В Германии — так, в Америке – тоже, в Израиле, в частности «Иерусалимский Журнал», так же предпочитают своих сограждан. В Сибири — свои приоритеты. Украина назовет вам свои имена. Москва, Владивосток поделятся своими… Так было всегда. Я не буду рассуждать об уровне зарубежных изданий, он разный, я бы сказала, скачущий, как график температуры больного лихорадкой…

И.Т.: Вы иногда выступаете, возможно, меньше, чем хотелось бы, но все же Москва, Петербург, Лондон, Нью-Йорк, Германия. Как Вам кажется, что сейчас привлекает к поэзии людей в таких разных городах? Ведь в сумасшедшем по ритмам Нью-Йорке поэтическое слово звучит скорее тихой музыкой. Какие лица у людей, что их привлекает, что их волнует?

М.Г.: В Германии читать вслух свои стихи имеет смысл лишь, когда есть хоть какая-то текучесть аудитории. В каждом городе определенное количество (плюс – минус два десятка) человек, интересующихся поэзией. Такие люди есть и были во все времена и эпохи. Есть они и в среде мигрантов. Тот, кто хочет слишком часто и, главное, активно пользоваться вниманием местной публики, должен учитывать, что всё предприятие губит рутина. Обыкновенная рутина. Если даже один и тот же спектакль взыскательный зритель не пойдет смотреть более чем дважды в год, то что говорить о камерном жанре поэзии! Это не клоунада и это не эстрадная композиция, это даже не авторская песня, под которую, такую родную и близкую, прожиты молодые годы и можно ностальгировать, проговаривая про себя или вслух слова любимых песен… Хороший поэтический вечер длится около двух часов. Если мои стихи кого-то заинтересовали, под рукой может оказаться книга, отпечатанная рукопись или страничка интеренета. Чтение глазами с листа — правильное восприятие поэтического слова. Это я все к тому, что нельзя себя навязывать, неприлично поэту не сходить со сцены круглый год. А заработка такие вечера не дают. Оплата по европейским расценкам на жизнь символическая. Что касается выступлений в Нью-Йорке, Филадельфии и Бостоне… Все они были разными, но все-таки их объединяет некая избранность слушателя-читателя. Как правило, это люди, не пораженные бродвейским вкусом и ритмом, идеологией и параноидально-навязчивой рекламной продукцией. Это нормальные, спокойные, умные и доброжелательные люди, начитанные, самых разных профессий. Из США я привезла несколько книг, сборников стихов и рассказов ранее незнакомых мне авторов. Кстати, интернет-читатель — это тоже своеобразный гость вечеров. Это, в основном, молодые люди, они слышали имя или звуковой файл, а пришли на вечер для полноты картины: взглянуть на автора и познакомиться с ним. Вы спрашиваете, какие лица у людей, пришедших на поэтический вечер? Если говорить о тех, кто был на моих выступлениях в Америке, люди разных слоев и конфессий, возраст слушателей различен… В начале вечера лица в зале отличаются от тех, какими они становятся в конце — и в этом знак. Какими бы усталыми или недоверчивыми ни вошли люди в зал, в конце вечера я вижу, что лица их светятся. Не могу выразить, как меня это радует!

И.Т.: Что Вас поддерживает? Что помогает? Творческое одиночество, а это легко может случиться с поэтом — как его пережить? (Марина, я именно моральную поддержку имела в виду.)

М.Г.: Творческое одиночество… Необходимость чувствовать поддержку… Моральную? Пожалуй. Она нужнее и важнее любой оплаты. Ее еще нужно заслужить. Материальная легче дается. Издалека: что же такое материальная поддержка? Заработанный гонорар. Или подаренные на издание деньги. По сути — разовая акция. Авральный случай помощи. Однократная поддержка в некоем процессе… Человек пишущий — он же человек говорящий посредством избранной формы: проза, поэзия, публицистика, эссе, мелодекламация… все что угодно… начинается с самого себя. Исследователь чужого творчества называет прежде всего свое имя, этикет требует представиться. Что он скажет людям? Для себя пишут любители. Для себя пишут и профессионалы. Но… и тот и другой неизбежно сталкивается с еще одной субстанцией, которую я бы назвала условно «Областью Восприятия». Каков он сам, пишущий, таково и его изложение. Он и есть свое собственное представление о форме, содержании, языке, степени грамотности и восприятии слова в пространстве. Дом можно построить какой угодно (старая сказка про трех поросят!), вопрос: кто в нем будет жить? То же самое происходит и с произведением. Прозаическим ли, поэтическим… А достаточно ли хорош тот дом, что Джек построил? А хватило ли ума у Нуф-Нуфа сообразить, что непогода сильнее хрупкой сущности хвороста и щепочек, из которых он собирается строить себе шалаш? Или это все же дом-крепость?… Я к тому, что без четкого представления об Области Восприятия, Сущность Созидания обречена на провал. И вот когда (по какой-либо причине) Область Восприятия теряется из виду, обесценивается или хотя бы на некоторое время погружается в темноту, процесс созидания тормозится. Тут и начинается то, что можно назвать Творческим одиночеством. Речь, понятно, идет не о том, что стихи пишутся не коллективно! Кому слово молвишь, пишущий? И для чего ты за перо взялся? Так вот. Я полагаю, Область Восприятия лежит на границе между тем, кто берется за перо, и его потенциальным читателем. Это взаимосвязано. Каков сам, таков и твой читатель. Речь не идет о массовой поэзии. Таковой вообще не существует,если честно. В случае тотальной известности либо читатель одурачен (вовлечен в игру), либо писатель возведен в ранг диктатора вкусов… И то, и другое — явления скорее социально-политические, они вне законов поэзии и писательской нравственности.

И.Т.: Вы совсем не похожи на тех авторов, которые не чувствуют себя в контакте с этой Областью Восприятия или тем паче игнорируют ее. А как настраиваться на Область Восприятия? Для поэта она данность или то, за что он берет на себя ответственность? Вы формируете эту Область Восприятия, берете ее в свои руки? Дотягивать Восприятие до своего уровня?

М.Г.: Позволю себе шутку: уши оторвутся. Или я надорвусь. Область Восприятия велика, а человек, пищущий стихи – просто человек. И я ведь не желаю никого обращать в «свою веру», лишь ищу близких по духу, по созиданию… Вероятно, что-то все же происходит, меняется в мире, как меняется мир во мне с процессом осознания того, что я не одна… Вот только их, этих близких людей, необходимо не просто видеть, контакт с ними очень важен. Когда нет основного приемника (через «е», не через «ё») информации, слова, азбука Морзе (иначе: стихи), постоянно сбиваются на сигнал «SOS», а я устала от этой однообразной ноты в Сибири. Направление, интонацию и даже плотность стихотворной мысли мне удалось сменить при отъезде; назад дороги нет. Как нет ее и — в Сибирь. Теоретически есть, куда же она денется, а практически — нет её. Как в юность, как в собственную неопытность и боль, что пришлось пережить. Если бы мне выпала возможность выбрать место, где я хочу жить и работать, то вряд ли бы это была Сибирь… То же самое происходит и с идеей стиха как идеей мысли и чувства. И вот, стоило лишь перейти от позывного сигнала «SOS» к некой живой и легкой музыке (которая направлена на созерцание, основана на наблюдениях, открытиях — для меня новых — и попытке изучать язык общения, тут же стало ясно, что сигналы «SOS» не требовали собеседника конкретного, это было отчаяние, зарифмованное в три знака морзянки, письмо в пустоту, если угодно… А делиться чем-то обретенным можно только с кем-то… С пустотой нельзя! И получается, что я, как дурак на колядках, запевала песни перед закрытыми дверьми… Праздник ли там справляли, беду ли проживали, но главное-то, что двери были заперты. Так случалось и до отъезда, когда все мы говорили на одном языке…. Хотя приличным русским языком из приезжих владеют единицы, и они рассеяны по Германии, и коммуницировать с ними можно при условии, что эти люди найдены и контакт с ними установлен. Мне очень хотелось иметь достаточно сил, чтобы найти Область Восприятия… Нет, не так… Хотелось заработать право на вход в эту Область. До сих пор, вроде бы, мне удавалось ее чувствовать, получать отклик… Иногда и такой простейший механизм, как ключ для выстукивания морзянки, может сломаться, что же говорить о сложной системе стихосложения и восприятия…

И.Т.: А образ «своего читателя» у Вас изменился с момента отъезда из Сибири и до настоящего времени? Было столько новых встреч, новые слушатели и читатели, вероятно отличающиеся от тех, что были в Сибири. Произошло количественное изменение или это уже другой читатель?

М.Г.: Мой читатель – это человек не только гуманитарной профессии, любящий жизнь, классическую литературу, музыку, живопись, где он живет – не имеет значения, сколько языков он знает, тоже неважно, если он мыслит образами и доверяет своей Интуиции; возраст его определить затрудняюсь, не всяк глуп, кто юн, и не каждый старец мудрец… Удивительно, что разные люди, живущие в разных странах, познакомившись друг с другом через мои книги, прекрасно ладят друг с другом, у них много общего, часто совпадают их взгляды на мир и пристрастия. А вот характеры и темперамент могут и не совпасть!

И.Т.: Может быть, этот образ читателя может что-то менять и в творчестве, помогать в творческом изменении?

М.Г.: В творческом изменении, а, точнее, движении, Инга, только, пожалуй, Бог и судьба принимают участие. Но Бог часто действует через людей…

Инга ТОПЕШКО, Новосибирск

Лучше всего Марина представила себя сама в «Книге на четверых», словно отвечая на вопросы некоей воображаемой анкеты. Родилась в Новосибирске. Детство пришлось на конец 60-х. Политических пристрастий не имела и не имеет. По социальной ориентации скорее одинокий снайпер, нежели рядовой член активной поэтической группировки. Характер стойкий нордический с примесью южной неуравновешенности. Любила и любит путешествовать и менять профессии. Родила и вырастила сына. Работала где придется, по необходимости — то за крышу над головой, то за кусок хлеба. В середине 80-х была зачислена добрым военкомом в отряд работников для отправки в Афганистан, но остановлена городскими властями за то, что никогда не состояла в рядах ВЛКСМ. Стихи начала писать в раннем возрасте, а записывать их — значительно позднее. Страстно любит животных, а они — ее… (……) В конце 1998 года уехала с семьей в Германию, с 2000-го живет в Дюссельдорфе. Переводит немецкую и английскую поэзию, пишет стихи и по-прежнему работает, где придется, в частности два года в казино, где к ужасу немецких коллег ухитрялась писать и переводить в служебные часы… (…..) В Кишиневе Марина впервые. «У нас в Сибири -7, а у вас все цветет. Вполне европейская погода». Марина попала в Молдавию благодаря Вите Барштейн, нашей бывшей соотечественнице, уже 12 лет живущей в США. Вита перевела на русский язык нашумевшую в свое время и уже экранизированную документальную книгу Эрики Фишер «Эме и Ягуар». В основу сюжета легла трагическая история еврейской девушки Фелице, погибшей в 1944 году. Стихи героини Вита предложила перевести Марине Гершенович, с поэзией которой была знакома. А вышла переведенная книга в кишиневском издательстве «Depozit en Gros» Так проект приобрел поистине международный размах. В своих юношеских пробах пера Фелице подражала Маше Калеко, известной в предвоенные годы в Германии — поэтессе еврейского происхождения, пишущей на немецком языке. О ее стихах, своеобразных, ироничных, несентиментальных благосклонно отзывался Томас Манн. В конце 30-х годов Калеко эмигрировала в Штаты, позже в Израиль, умерла в 1975 году в одной из больниц Цюриха. В приложении к «Эме и Ягуару» приведены стихи Маши Калеко (также в переводах Гершенович). Совсем иного рода — блистательно переведенные Мариной на русский стихи Гертруды Кольмар. До сих пор считалось, что эта погибшая в Освенциме еврейская поэтесса, писавшая по-немецки, мало доступна носителям других языков. В программе нашей гостьи — поэтическое творчество Киплинга. А также стихи Моцарта, о существовании которых многие читатели даже и не догадываются. (……) Марина задумала и осуществила проект «Книга на чеверых», где представлены российские поэты одного поколения, которых время и обстоятельства расселили по разным странам — Израиль, Германия, США, Украина, которая тоже уже заграница. И вот ветер странствий перенес эту гражданку мира к нам. На ее выступление собрались литераторы и любители поэзии. Марина рассказывала о себе, отвечала на вопросы. Но главным образом читала стихи — свои и переводные. Очень хорошие, по самому высшему — гамбургскому — счету.

Александра Юнко, Кишинев, 2006

В 2005 г. в Санкт-Петербурге издана «Книга на четверых» – проект, в котором Марина была инициатором и участником, издание осуществлено при деятельном участии Творческого Объединения «АЗиЯ». Творческие встречи – презентации проекта прошли в Германии, Америке, Швеции, Молдавии, России. Четыре автора книги – русские поэты, живущие в Германии, Израиле, США и на Украине. Когда-то Достоевский писал об открытости русской культуры, о ее способности вбирать в себя другие европейские культурные языки – разъехавшись по разным странам, русская литература продолжает диалог с нами, из какой бы географической точки он ни шел, каким бы новым культурным окружением ни подпитывался. Она развивается уже в международном варианте. Не теряя при этом ни своей силы, ни своего влияния на нас.

В последние годы Марина Гершенович активно переводит: Киплинга, Машу Калеко, Гертруд Кольмар, Шела Сильверштейна, других авторов; печатается в изданиях и периодике Москвы, Кишинева, Балтимора, Нью-Йорка. Ее подборка вошла в крупнейшую поэтическую антологию «Век перевода-XXI» под редакцией Е.Витковского, издательство «Водолей Publisher». И хотя поэтический перевод – это всегда и безусловно создание нового художественного произведения, переводы Марины Гершенович сохраняют интонацию, дух авторского текста и воссоздают его ткань. Стихотворение – это сгусток опыта, переживания, состояния поэта, выраженное языком ритма, образов, ассоциаций. Поэтические переводы Марины сохраняют и передают именно этот авторский опыт, переживание, состояние.

Поэзия Марины Гершенович ближе всего к пастернаковской традиции: эмоциональность, передаваемая ритмом, строем, образом, точность слова, классический стих. Образы кинематографичны: когда читаешь или слушаешь, твое внимание следует за словом, как за кинокамерой:

Течением река на одичалый плес

выносит мелкий сор, и щепочки, и перья…

А домик твой стоит — как ветер не унес? —

с единственным окном и скошенною дверью.

От сырости порог сосновый почернел,

на кровле дранки нет, лишь хвоя да солома.

Мне хочется сказать, что есть всему предел,

но в этот самый миг выходишь ты из дома,

мой ропот на судьбу и затаенный вздох

опередив своим безмолвным появленьем…

Должно быть, за тобой присматривает Бог.

И, верно, за свое спокоен он творенье.

И как режиссер, показывая мир вокруг, оказывается способен перевести наше внимание на «внутреннего человека», так «кинематографическое» слово Марины Гершенович способно обратить нас к нашей собственной глубине:

В объятиях седеющей равнины,

где, год прожив, стареешь за двоих,

ни дерева, ни мрамора, ни глины

ты не найдешь для идолов своих.

В окошко глядя, как в пустое око,

зимы бесснежной, где-то в январе,

смиришься с тем, что взгляд твой одиноко

завис на одиноком фонаре.

От созерцанья этого предмета,

когда ничем не хочешь дорожить,

сойдешь с ума, приняв источник света

за новую звезду, и будешь жить.

Сколько бы ни исследовали поэзию и ее законы, загадка ее влияния на нас так и останется нераскрытой, – поэтическое слово, по-видимому, отражает, как зеркало, нечто самое важное в нашем внутреннем мире, когда звучит, вызывает ответный резонанс, так что встречаясь с ним каждый раз чувствуешь благодарность за это точное совпадение.

ИНГА ТОПЕШКО,
из материалов к публикации в газете «Навигатор»,
Академгородок, Новосибирск, сентябрь 2006

Чтобы стать участником этого турнира, нужно было, во-первых, быть поэтом, во-вторых, русскоязычным эмигрантом и, в-третьих, вырастить в своей поэтической душе и своем иноземье стихотворение из пушкинской строки –

«Что нужно Лондону, то рано для Москвы…»

Из 300 рукописей, присланных из 20 стран, были отобраны 13 негорящих – они-то и оказались нужны Лондону, куда были приглашены авторы этих шедевров для финального состязания: Виктория Баркова (Германия), Карина Бахмутская (Германия), Михаил Бриф (США), Гвинн (США), Марина Гершенович (Германия), Светлана Дион (Испания), Алексей Иванов (Ирландия), Ксения Крапивина (Литва), Исаак Кроза (США), Михаил Сипер (Израиль), Юрий Юрченко (Франция), Татьяна Юфит (Англия).

«Надеждой турнира» была признана Ксения Крапивина.
«За поэтическую дерзость» отмечена Виктория Баркова.
Кубок зрительских симпатий заслужил Михаил Бриф.
Бронзовую корону и титул герольда получил Алексей Иванов.
Серебряную корону и титул вице-короля – Юрий Юрченко.
Королевой турнира и обладателем золотой королевской короны стала Марина Гершенович.

Избрание королевы было непростым и драматичным. Голоса жюри, а это –

• Римма Казакова – первый секретарь Союза Писателей Москвы,
• Юрий Поляков – главный редактор «Литературной газеты»,
• Михаил Попов – секретарь Союза Писателей России,
• Сева Новгородцев – ведущий программы «Севаоборот» радио Би-Би-Си,
• Влад Пархоменко – руководитель музыкальной группы «Абрау Дюрсо»,
• Мария Гордон – королева турнира 2003 года

и другие –
разделились между двумя претендентами – Гершенович и Юрченко.
После дискуссии и повторного голосования – снова равенство.
Тогда окончательный вердикт вынес председатель жюри и главный организатор этого поэтического турнира Олег Борушко. Свой выбор он объяснил наличием в поэзии Марины Гершенович «вектора прямой лирики».

НАШ ЧЕЛОВЕК У КОРОЛЕВЫ НА КУХНЕ

— 11 июня 2004 года, я в гостях у королевы… замечательного поэта и обаятельной женщины Марины Гершенович, которая как раз сейчас готовит салат и режет свирепый лук…

— Не плачь!

— Не стану, если расскажешь, что хорошего было в Лондоне…

М.Гершенович. Компания хорошая была, это точно! Я думаю, Борушко – несостоявшийся психолог… Хотя, нет, состоявшийся. Раз собрал такую компанию: каждый – перл, каждый со своей изюминкой! Я и сейчас слышу голос Бахмутской, интонации Гвинна, вижу спину Сипера… Они настолько выделялись, настолько узнаваемы… Карина Бахмутская приехала из Германии, из Дюссельдорфа, как и я. Гвинн – из США. Вообще-то он Константин, а Гвинн – сценическое имя. Очень яркий, импозантный, с красивым баритоном: как он выкрикивал свои стихи, просто земля дрожала – такая рокерская подача. Из Штатов, помимо Гвинна, были ещё Исаак Корза и Михаил Бриф. Из Израиля – Миша Сипер. Из Франции – Юра Юрченко, он занял второе место. Тут, увы, не обошлось без скандала. Юра отказался от серебра. Я, признаться, была уверена, что это просто режиссерский ход, игра… Оказалось, нет: «Вторых мест, — сказал он мне в гримерке дрожащим голосом, — в этом деле не бывает!»

В.Авцен. Мне больше по душе другая позиция. Когда Юрий Никулин на вопрос, первый ли он в мире клоун, ответил: «Второй. Первых слишком много»…

М.Гершенович. Третье место – занятный парень, Алекс Иванов из Ирландии. Иванов-Пушкин, потому что его конкурсное стихотворение – автобиография в стихах – заканчивается смешно, но символично: «А я по девичьей фамилии мамы – Пушкин». Очень яркое выступление. Я, когда его слушала, подумала: точно «Приз зрительских симпатий». Но этот приз получил Миша Бриф из Нью-Йорка. А Алекс – бронзу, и был счастлив!

А начинала вечер Светлана Дион – поэтесса из Испании. Она балерина в прошлом, сейчас воспитывает маленького сына. Света привозила свою книгу стихов с удивительными фотографиями. Вообще у всех были книги или диски. То есть приехали люди, которые не первый день и не первый год занимаются творчеством.

В.Авцен. Как проходил конкурс?

М.Гершенович. По правую руку от зрительного зала – жюри, по левую – скамейка. Каждого участника финала вызывают, он выходит из-за кулис и садится на скамеечку. Форма одежды парадная. На женщинах – платья, костюмы интересные, мальчики – элегантные, подтянутые.

Нас представляют. А дальше – программное стихотворение на тему «Что нужно Лондону, то рано для Москвы».

Потом – второй круг – каждый по два-три стихотворения на своё усмотрение.

В.Авцен. А как определялся победитель?

М.Гершенович. Все как обычно: публика совместно с жюри. Но не по голосам считали, а по очкам… Впрочем, я всей этой кухни не знаю.

В.Авцен. И какое ощущение, ну вот когда: «МАРИНА ГЕРШЕНОВИЧ – ПЕРВОЕ МЕСТО!»?

М.Гершенович: Если бы не музыка, я бы спокойно вышла и спокойно ушла. Удивительную финальную музыку написал Гарик Восканян! Я бы сравнила ее с музыкой Стива Уандера. То есть, когда не просто написан торжественный марш, а музыка, действительно, возвышенная и больная одновременно… Она создает воздушную подушку между горлом и сердцем. Очень сильная аранжировка! Гарик – он же и второй ведущий (прекрасно вёл вечер вместе с Жанной Борушко ) – ещё и участвовал в нем как поэт. Музыка звучала так громко и вдумчиво, что я поняла: если они сейчас передавят моментом, у меня скупая слеза выкатится из глаза… Но не выкатилась. Конечно, я волновалась: рампа есть рампа… Но само вручение премии как-то не осознаешь. Просто тебя вызвали, жмут руку и поздравляют. Представь, что у тебя день рождения. Приятно…

В.Авцен. А потом?

М.Гершенович. Потом – все. Поехали гулять. Мы нашли маленькое патио за стенами театра, посидели. Потом началось знакомство с городом. И когда мы немножечко отдохнули и книжками обменялись, то поехали в отельчик – мы жили в одном месте: я, Миша Бриф, Миша Сипер, и гости к нам приходили. Мы сидели на террасе до глубокой ночи. Порадовал меня этот отельчик. Вроде бы, да – ночлежка, туристы, молодёжь, какие-то бородатые, небритые, татуированные люди, лохматые. Но… Я ушла спать в три часа ночи, а коллеги по перу, наверное, часов в пять разошлись. В одиннадцать утра выхожу на террасу и вижу: какой-то молодой человек курит, другой такой же путешественник бреется, а в левом углу на полу каменном валяется куча каких-то денег непонятного достоинства, документы, водительские права, две пачки сигарет, зажигалка, и я понимаю: наши оставили… Я собираю это, стучу в номер Сипера и отдаю. Выясняется, что все цело, кроме мобильного телефона Наташи Тараненко (конкурсантка прошлого года). Наташа переживает: «Украли трубку, Боже мой, украли!» Я говорю: «Успокойся, рано или поздно выплывет, кому она нужна?»

Телефон «выплыл» через два-три часа в главном корпусе отеля: кто-то из лохматых-бородатых его нашел и отдал портье. Никому ничего не надо… Замечательно. Никаких неприятных моментов, какие могут быть где-нибудь в сибирской гостинице. А здесь нашли вещь – отнесли на стойку, придет хозяин, спроси, а деньги как лежали, так и лежат… Потому я не могу теперь сказать, что ночлежка. Это был маленький, очень недорогой, чистый и уютный отельчик.

А потом – Лондон! Он притянул на себя внимание на все оставшиеся дни. В доме у Борушко был банкет, шашлыки во дворе готовили. Читали стихи – кто с лестницы, кто сидя на скамеечке. Шутили, беседовали, фотографировали друг друга и всю компанию.

Еще раз в центр Лондона нас вывезли на автобусе. В музее Шерлока Холмса сделали пару снимков. Швейцар обратился к нам: «Что же Вы просто так? Вот шапка Холмса, котелок Ватсона. Можно надеть!»

А как мы по переходу Abbey road ходили! Миша Сипер срежиссировал. Вас четверо, говорит, как положено. (А мы такие же битлы, как битлы – мы). И вот, впереди иду я, за мной Алекс, потом Гвинн. Все такие разные, смешные, причём по росту мы убываем… А самый маленький – Миша Бриф, чёрненький, с таким пузиком, размахивает руками и вечно не в ногу. Сипер нас тщательно фотографирует. Движение очень оживлённое, и водители, конечно, знают, что чудаков-приезжих много, и все на этом переходе фотографируются. Как только видят человека с камерой, а другого на противоположной стороне «зебры», — все машины тут же останавливаются… С толку сбивает левостороннее движение. При переходе улицы смотришь налево, а тебе справа сигналят. Правда, в центре транспорт движется очень медленно. Я раньше удивлялась, как это у них автобусы с открытой подножкой ходят? Но автобусы движутся с шаговой скоростью. В крайнем случае, со скоростью чайника-велосипедиста. Идут гуськом друг за другом. На ходу можно запрыгнуть и спрыгнуть. Особенно, когда приближаешься к сердцу Лондона – к Пикадилли… В автобусе – доброжелательный кондуктор, мы фотографировались с ним на ступеньке, и пока нужное количество кадров не отщелкали, машина с места не тронулась…

В.Авцен. Как тебе показалось, в Лондоне литературная жизнь поинтересней, чем в Германии?

М.Гершенович. Как я могу сравнивать – я ведь и нашу не знаю… Знаю, что там иммигранты – другие… Не лучше, не хуже – просто другие. Потому что они туда едут либо на рабочие места, либо нелегально, и надо пробиваться. Два варианта. В Германии же по-иному…

Прощаемся. Марина вдогонку: «Да, чуть не забыла, прошу особо отметить, что на турнир я попала благодаря Володе Авцену: он меня туда буквально выпихнул! Самой бы в голову не пришло отправить рукопись на конкурс…».

НА ЗОЛОТОМ КРЫЛЬЦЕ СИДЕЛИ…

Дикие вопросы с Дикого Поля

«Ты царь: живи один…» Эта формула творческого поведения относится к каждому поэту или только к избранным?

М.Гершенович. Если смотреть на поэта (писателя, музыканта, танцора) как на личность, свой мир создающую, то логично приписать ему права и обязанности некоего собственника. Творец, царь, а то и некая номенклатурная единица – имя нарицательное зависит от масштаба личности, от масштаба «мира сотворенного»… Если «творец» способен обойтись без посредников и не нуждается в помощниках, то трудно представить себе царя без народа и управляющего без подчиненных. Опять же, старая поговорка: «Короля делает окружение» остается в силе.

В контексте конкурса звание «король поэтов» — это лишь указатель (сноска на полях) временный ярлык в несомненно игровом моменте настоящего времени. Вспомните детскую считалочку: «На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой…»

Если бы конкурс проходил без участия жюри и зрительного зала, роль перста судьбы решал бы гамбургский счет. Собрались вместе несколько незнакомых между собой лиц, пишущих стихи, почитали друг другу, сыграли в игру под названием «гамбургский счет» — вот и определился лидер. Однако в игру «Пушкин в Британии» включился хор: зрительный зал, а так же дума: москвичи и лондонцы…

И что значит: «живи один»? Цех поэтов – это интересно, это стимулирует творческий процесс, да и выживать, пожалуй, помогает, при доброжелательном отношении друг к другу можно и общий сборник издать, и выход на аудиторию ищет каждый в отдельности и не только для себя…

Но путь у каждого свой, свой слог, своя мифология мира, своя личная легенда (она же биография), и в момент творчества человек так же одинок, как в момент рождения или смерти. Иначе он не услышит то, что только он услышать может.

Хорошо, если человек окружен единомышленниками, при этом остается самим собой и имеет законное право на одиночество — в любой момент, когда ему это понадобится. Это, пожалуй, и есть творческая независимость. А единомышленники, это не только друзья, любимые авторы, но и читатели.

Если существует поэтическая иерархия, то какой она Вам представляется? Каковы критерии поэтических рангов? Как отличить поэта от не-поэта?

М.Гершенович. Вы мне напомнили о том, как в моем доме (еще в Сибири) родилась шутка, которая сейчас мне кажется похожей на правду – а прошло уже около 15 лет….

Как-то слушая рассуждения Куртуазных Маньеристов на тему писательской иерархии в родной стране (не берусь точно назвать раздаваемые ими должности, но точно помню, что на милитаристский манер: генералиссимус – Горький, маршал… возможно, Достоевский, генерал: Булгаков, к примеру, офицерский состав, если не ошибаюсь, включал Битова, далее в прапорщики они определяли Евтушенко… и т.д.). Так вот, слушая эти интересные рассуждения, я поняла, что себя и своих друзей пишущих в стол, могу смело назвать партизанами. Точнее: одинокими снайперами.

Как отличить поэта от не-поэта? Точных инструкций нет. Не всякая птица певчая. Не всякий умеющий рифмовать может стать поэтом. Не всякий поэт способен создать то, что в русском языке обозначено словом Поэзия.

Изменилось ли что-то в Вашем творческом бытии после лондонской коронации?

М.Гершенович. Расширилась география публикаций и выступлений (Америка, Испания).

Владимир АВЦЕН, A.K.,
Донецк

02.07.2004 17:43
Андрей Лубенский Источник: ПРАВДА.Ру

«ПРАВДА.Ру» рассказывала о лондонском Турнире поэтов «Пушкин в Британии». Сегодня у нас в гостях Марина Гершенович, завоевавшая почетный титул Королевы Турнира.

«Родилась я в Новосибирске, — рассказывает о себе Марина в краткой автобиографии к первой книге стихов. — Мои родители и дальние предки родом из разных мест: Красноярск, Оренбург, Баку, Кельце (юго-запад Польши), Грузия, опять Польша… Чем они занимались? Бог знает чем! В роду: внебрачные дети, контрабандисты, конокрады, телохранители шейха, фальшивомонетчики, самоубийцы, долгожители и просто хорошие родственники… Знаю точно, что никто из них никогда не воевал, ни с кем. По разным причинам. И этой семейной традиции я бы хотела остаться верна…Родных осталось мало, никто не поет, не пишет, почти все имеют высшее образование. Кроме меня. Потому что состоять в комсомольской организации мне не довелось (вуз и комсомольский билет — суть одно и то же). Позднее, потому что неуч, имела большие сложности с социумом. Работала, где придется. То за крышу над головой, то за деньги, а то и просто за свободное время и чтобы не помереть с голоду….».

В 1987 году Марина стала лауреатом фестиваля им. Валерия Грушина, издала сборник стихов, печаталась в альманахах и журналах, а потом уехала в Германию. Сейчас Марина Гершенович живет в Дюссельдорфе. Корреспондент «ПРАВДЫ.Ру» Андрей Лубенский задал ей несколько вопросов.

— Марина, прежде всего, примите поздравления с победой в конкурсе. Какие самые яркие воспоминания остались у Вас от лондонского поэтического состязания?

— Я уже рассказала о своих впечатлениях на сайте Турнира. Повторюсь: сейчас, по прошествии недель со дня конкурса, можно оглянуться, понять позицию организаторов, оценить их немалую работу по устроению турнира «Пушкин в Британии», разобраться в своих ощущениях.

Мало времени у меня оказалось в запасе: и Лондон, и люди в Лондоне таковы, что с наскоку они не открываются. Такая вот шкатулка с секретом…. Имей я больше опыта выступлений в конкурсных номинациях, мне было бы легче сориентироваться в общих и частных правилах и расставить акценты в своей программе. На победу я настроена не была. Меня интересовал город, русская творческая среда в столице Англии, контакты с участниками турнира. Практически ни о ком из них я ничего прежде не слышала и никого не знала в лицо. Исключение, пожалуй, Михаил Сипер (Израиль), его имя мне встречалось в списках лауреатов крупного российского фестиваля.

Читала я два коротких стихотворения (как диктовал регламент турнира). Ни одно из них не входит в мою книгу «В поисках ангела» (СПб, 2002 год, издательство «Вита-Нова»). Сильные и объемные произведения, как правило, не настолько сценичны как короткие и драматические. А кроме того, турнир — не мой персональный творческий вечер, на котором я могу позволить себе раскрыться как поэт и переводчик. Конкурс же несет на себе печать перформанса: «Мармеладный кларнет» — некий образ, если угодно, это поэтический джаз, сценическое действо…

Поэтому я не пошла против правил и прочла короткую зарисовку из сибирского цикла и посвящение Художникам. Читала, не загадывая наперед, дадут мне награду, нет ли, ибо Поэзия к борьбе за первенство имеет так же мало отношения, как Любовь — к борьбе за место под солнцем.

Помимо того, и состав жюри был удивительным: Римма Казакова, Юрий Поляков, Сева Новгородцев, Михаил Попов… Каждый – самостоятельная личность в литературе, имя и довольно строгий судия…

Конкурс длился около двух часов.

Я с интересом слушала стихи Юрия Юрченко (поэта, актера и драматурга из Франции, 2-е место), заранее ознакомилась с творчеством Миши Брифа (Нью-Йорк, приз зрительских симпатий), нашла в интернете стихи Карины Бахмутской (Германия, Дюссельдорф), остальных участников узнала непосредственно в день выступления.

Подборку Маши Гордон из Нью-Йорка (первая премия в турнире «Пушкин в Британии» 2003 года) я с удовольствием прочла уже после возвращения домой… У меня в последнее время так много работы (и переводческой, и физической), много поездок и контактов с талантливыми людьми моего поколения, что лондонская Первая Премия кажется мне не случайным подарком небес, а подтверждением правильно выбранной дороги. Добавлю только, что никогда не знаешь, что ждет за холмом или у перекрестка: удар судьбы или награда…

— Заграничная русская поэзия (если это удачный термин) — каково ее состояние сегодня? Можно ли было в Лондоне сделать какие-либо выводы на этот счет?

— Не могу судить о всех русскоязычных поэтах зарубежья. Я недавно живу в Германии, и даже здесь не все имена действующих поэтов и писателей мне знакомы. О тех, кто начал сочинять после отъезда от избытка свободного времени не говорю, это уже отдельный случай… В общем, состояние такое же, какое было во все времена: на одного талантливого приходится масса просто-так-сочиняющих. В России, мне кажется, учитывая количество населения, та же картина. Много пишущих, мало читаемых, сколько-то литературных кругов и N-ное количество окололитературных. Дети, подрастая в семьях переселенцев, беженцев и работающих по контракту, входят в иную языковую среду и редко проявляют интерес к русскоязычным изданиям, а если что-то читают и пишут сами, то на языке среды обитания.

— В России Вы не были безвестным поэтом. До лондонской «короны» Вы успели стать призером Грушинского фестиваля, Вы печатались в журналах, выпустили сборник стихов. Почему же Вы уехали?

— Лауреатство нельзя считать признаком известности. Даже при стечении 100.000 зрителей, каждый год обновляются имена… А кроме того, в то время у меня была другая фамилия. Если отнестись к этому факту иронично, то я, можно сказать, провела в жизнь позицию японских творцов-самородков. Добившись успеха в одном жанре, они меняли не только направление творчества, но и собственное имя.

А если серьезно…

До отъезда мне удалось издать одну книжечку стихов, были редкие публикации в Риге, Москве, Санкт-Петербурге. И очень редкие публичные выступления, на которые уходило много сил и средств, как правило семейных. Заработки трудящегося человека в Сибири мизерные, а учитывая географию родной страны и климат, вопрос перемещения с места на место смещается в область неразрешимых задач.

Такое чувство ностальгии по людям, событиям и городам, как в последние годы жизни в Новосибирске, я никогда не испытывала! Оно сродни тяжелой болезни, которую можно было вылечить только хирургическим вмешательством. Поэтому, когда меня однажды пригласили в Германию сначала на встречу по организации издания журнала «Сестры» (Санкт-Петербург, год 1993), а потом на международный музыкально-поэтический фестиваль, я узнала, что имею право выехать на постоянное жительство в качестве члена семьи врага народа, это если быть точной в формулировках, и приняла решение уехать из Сибири. Семья моя после долгих раздумий согласилась на отъезд.

Не скажу, что с любимыми людьми я стала видеться чаще, а проблем у меня убавилось, но свобода перемещения с места на место мною отвоевана у судьбы.

— Жизнь русского поэта в Германии, наверное, мало напоминает жизнь в России? Существует ли какая-то литературная среда, в которой можно получать творческий «кислород»? О деньгах я уж не спрашиваю — поэзия и в России мало кого сегодня прокормит.

— Я очень рада, что Вы не спрашиваете о заработке литературным трудом! Не верьте тем эмигрантам, кто утверждает, что живет на литературный заработок.

Тем более в Германии. Можно сколько угодно выпячивать грудь и катить перед собой тачку с регалиями, не спасет и испрошенная и полученная творческая стипендия от фонда или университета. Я знаю несколько прекрасных славистов и германистов, одну очень работоспособную переводчицу, члена европейского Союза Писателей, им трудно. Многие держат контакт с Москвой (владеющие русским языком), тем самым обеспечивая себе нишу некоего «накопительного фонда», там немного, тут немного…

Потом, не забывайте, что жила я в Сибири. Это несколько другой регион СНГ. У меня нет связей ни с одной серьезной организацией России или Германии, это не жалоба, это констатация факта. Я просто пока еще всерьез не занималась контактами, поиском путей, которые могли бы мне помочь издать книгу переводов с немецкого или еще одну, третью, книгу своих стихов, выпустить поэтический сборник пишущих современников, чьи стихи я полюбила, но которые еще не опубликовали ни строчки.

— Хорошо ли в Германии знают современную русскую поэзию? Что вообще думают о России, о русских?

— Этот вопрос надо бы не мне задавать. Это — для опроса населения. У меня сложилось впечатление, что неважно знают и почти совсем не интересуются…. Или Вы имеете в виду коренных немцев? Слависты и студенты с факультета славистики знают столько же, сколько среднестатистический интеллигент в России.

Некий набор имен и произведений. Проза, современная драма, поэзия; преимущественно «Серебряный век». Детективный жанр.

Что думают о русских? Я повторяю вопрос как героиня плохих телесериалов. Но хочу уточнить: о русских в России? Русских в Москве? Или о русскоязычных за рубежом? Полагаю, относительно русских в России мыслят (в среднем) стереотипами. Как и большинство иного народонаселения Земли. О русских в Москве, как в отдельном Государстве, узнают из коротких новостей. Кстати, часто путают Крайний Север с Сибирью, а Украину с Россией…

О русскоязычных , вероятно, думают то, чем являются их ближайшие соседи по лестничной клетке, коллеги по работе, попутчики в транспорте…

— А Вы что думаете о Германии и о немцах? Изменились ли Ваши представления о немецкой культуре после нескольких лет жизни «бок о бок»?

— Два года из четырех я работала в немецком коллективе. Интеллектуальный и прочий уровень коллектива соответствовал занимаемым должностям. Это был один из залов частного казино. Рулетка, игровые автоматы, спекулятивные акции по розыгрышу крупных денежных сумм… С некоторыми «местными жителями» я познакомилась самостоятельно, практикуя язык (сейчас я говорю о людях, выхваченных из толпы, о «случайных числах»). Среди них встречались очень приятные люди, с чувством юмора, легко входящие в контакт. Встречались и невероятно зловредные, просто глупые или обиженные на судьбу мизантропы. Огульно судить о нации можно только сидя у экрана телевизора, носу не высовывая за порог собственного дома.

Представления мои о европейцах, о германцах в частности, не были сформированы. Я как ребенок, ни о чем не сужу заранее, потому что НЕ ЗНАЮ. А если спрашиваю и мне авторитетно объясняют, не верю ни единому слову. Но запоминаю, и, по возможности, проверяю информацию. Часто она не подтверждается… Однако (и это из области смешного и грустного одновременно) недавно я прочла роман Джерома К. Джерома, который ускользнул от меня в детстве: «Трое на велосипедах». Два века минуло, а так актуальны заметки странствующего Велосипедиста!

— Расскажите, чем Вы сейчас занимаетесь, каковы творческие планы на будущее?

— К ужасу моему, все мои ближайшие планы (поистине простые и, на первый взгляд, легко осуществимые) после поездки в Лондон стали рушиться. Одно действие вытесняет другое, это понятно…. Но неужели в сравнительно недальних планах тоже происходит некая замена?! -)))

Шутки шутками, но мне жаль, что срывается один мой проект; вот уже год как мечтаю издать в хорошем месте (Питер), под крышей музыкально-поэтического объединения «АЗиЯ» книгу, куда войдут и стихи моих друзей. Из четверых нас осталось двое. Слава Богу, все живы — здоровы, но внести деньги в проект сможем только мы: я и Миша Басин. И деньги-то небольшие, «АЗиЯ» поддерживает нашу идею и друзья готовы всячески содействовать хорошему оформлению книги, ее рекламе. Николай Якимов обещал стать координатором проекта…

Но хотелось издать так: четыре страны, четыре стихотворца, представляющие в своем читательском кругу каждого из участников проекта и друг друга…

Я сдаваться не собираюсь. Не теряю надежды издать такую книгу.

И еще я обдумываю предложение поехать в Нью-Йорк. Если тем, кому интересны мои стихи, удастся организовать два-три выступления в Америке, я полечу в Нью-Йорк с программой творческого вечера. А кроме того, в Нью-Йорке живет моя коллега (или правильнее сказать: подельница? — выражаясь сибирским лексиконом: -)) по переводу книги «Аме и Ягуар» немецкой журналистки Эрики Фишер. Зовут ее Вита Барштейн, она готовит перевод книги на русский язык для кишиневского издательства, а я перевожу стихи одной из героинь — Фелиции. Дело в том, что роман не выдуман. В основу легла история любви военных лет. Действие разворачивалось в Германии. История любви необычная, трагическая, растянувшаяся во времени на многие годы, поскольку другая героиня романа еще жива, с ее слов Эрика Фишер записывала факты и личную историю… В середине 90-х по этой книге был снят одноименный фильм.

Еще я пытаюсь вработаться в поэтический перевод стихов Гертруд Кольмар. Это сильный и сложный поэт. И, как считает один из лучших современных переводчиков Евгений Витковский, уровня Марины Цветаевой. По энергетике, по точности рифм.

Переводить на русский Кольмар технически сложно. И невероятно интересно! На сайте «Век перевода», разработанном Евгением Витковским, много замечательных работ современных поэтов-переводчиков и мастеров прошлых лет. Там есть несколько стихотворений из Маши Калеко, которые мне захотелось показать читателям. Большая часть переводов М.К. ждет своего часа быть изданными: http://www.vekperevoda.com

ТО ВВЫСЬ ГЛЯДЕТЬ, ТО ПО-ИНОМУ…